Только Ярослав был, похоже, удивлен, что она девственница. Что было в его лице? Изумление? Невяжущаяся с его образом растерянность?
А кем он её себе нарисовал?
— Почему ты мне не сказала?
Ну что за идиотский вопрос? Она и так испытывала неловкость, не знала, как ведут себя, и что говорят в таких случаях, а тут еще и упреки.
— Как ты себе это представлял? — взвилась она, пытаясь защититься. — В тот момент, когда ты поцарапал мою машину? Когда мы гуляли? Или на вечеринке? Может быть в тот момент, когда ты стянул мои трусики? — она намеренно была грубой. Ему это не нравилось. А она не хотела ему нравиться. Она хотела, чтобы он сказал, что любит её.
Как это при всей бросающейся в глаза увлеченности, он забыл про волшебные слова? Это пугало. Впрочем, и признание не исправило бы ситуацию.
Вика привыкла быть с мужчинами настороже. Жизнь научила. Парни ей попадались сплошь и рядом притворщики. Один, казалось, её очень любил, они встречались полтора года. Лёшка Крестовский: высокий и крепкий, весь такой положительный. Холил, лелеял. Но на одном из празднеств своей многочисленной родни, когда они поссорились, не решился подойти первым: Вика не понравилась родственникам. И ссора-то вспыхнула потому, что она уже не могла впихнуть себя ни кусочка. Она спиной чувствовала шёпот тетушек: «Обиделась она, какая краля!» Леша тоже слышал, но не заступился. А ведь он любил её, дорожил: Вика была в этом уверенна. Ну и зачем ей парень, который не мог сказать слово в защиту любимой?
Другой, однокурсник, когда они только начали встречаться, и отношения были хрупкими, ляпнул: «Я на тебе женюсь, но у себя не пропишу»! Вика уже не помнила, к чему был тот разговор. Да она сама могла прописать его в пяти квартирах! Любовь зачахла, не успев раскрыть лепестки.
Еще один, от имени которого по телу бежала дрожь, Саша Громов, был настолько ловок, что несколько недель жил за её счет: ел, пил, одевался. Их познакомили общие друзья на вечеринке по случаю окончания первого семестра. Он даже в постель её не тащил! Всегда оставался заботливым, нежным. Вика не сразу разглядела хитроумные уловки альфонса. Когда заметила, долго не верила: уже влюбилась по уши. Отдирала мерзкую тварь от души с обжигающей болью. Вику передернуло от воспоминания. Сколько она тогда мучилась, тосковала, а он взял деньги и насмешливо откланялся. Хоть наличными откупилась, а не повесила на шею «вечную любовь». До сих пор стыдно вспоминать. Какое счастье, что вовремя опомнилась!
Конечно, у неё были и нормальные парни. Да, были! Димка Седов. Вика задумчиво подняла глаза к потолку, машинально отметив в углу над дверью еле заметную ниточку паутины. Ну, может он один и был «ничего»: приглашал в кино, целовал на крышах, покупал шоколадки. Она сама с ним рассталась — боялась помереть от скуки, да и любви никакой не испытывала.
В общем, жизнь научила Вику не зевать, хотя ей хотелось быть скромной. И милой и доброй. Такой, какой её мечтали видеть родители. Беда заключалась в том, что, оставаясь неприметной, честной, справедливой, любящей и готовой на самопожертвование, она опасалась быть втоптанной в грязь, словно придорожный цветок.
Она знала, стоит дать слабину: люди воспользуются тобой: будут брать время, занимать деньги, воровать знания, принимать добро как должное и не считаться с твоими желаниями. То, что она подспудно чувствовала, идя из детства к взрослой жизни, в полной мере подтвердилось в самые первые месяцы после смерти деда. Десятки людей устремились в её окружение, в надежде урвать кусок пирога, оставленного предком. Какие-то его давние коллеги, якобы друзья родителей, дальние родственники, канувшие в лету приятели — все как черти из табакерки, стали прыгать в её квартиру. Кому-то срочно требовались деньги, у кого-то болели дети, матери, необходимы были срочные операции, кто-то делал вид, что приехал именно из-за неё, бедной сиротки. Жизнь в тот момент стала похожа на карусель, на которую садился каждый, кому не лень. Это продолжалось несколько месяцев, пока Вика не решилась и не взяла рычаг управления в свои руки. Она долго мучилась и, наконец, нашла универсальное оружие, которое спасло её от мелких и крупных прихлебателей.
Высокомерие.
К тому моменту жизнь превратилась в такой кошмар, что она достигла успехов в использовании «презрения» буквально за несколько недель. Надменный взгляд, равнодушное молчание, закрытые перед любопытными взорами двери, неотвеченые телефонные звонки — в её арсенале с каждым днем прибавлялось и прибавлялось новейшее снаряжение. Именно тогда она стала очень осторожна: сходилась только со старыми знакомыми, а дружила исключительно с Олькой.
Ярослав Выгорский за долгое время был, наверное, первым посторонним человеком, которого она пустила в свою жизнь. Он ей понравился. Он настораживал и очаровывал одновременно. Поражала его уверенность, мужская ответственность, непоколебимость. Она прижималась лбом к его груди, утопая в желании, и мечтая спрятаться за могучим телом. Его сила, которую она словно могла бы свободно вдыхать, прикасаясь виском к ткани одежды, пьянили её. Ей так хотелось быть ближе к нему, однако, она прекрасно понимала, что пары из них не выйдет: она не ровня ему. Она ощущала себя неуклюжим ребенком, старающимся поспеть за чемпионом мира по бегу. Пыталась не пускать слюни в его присутствии и хотя бы создать видимость некоего равнодушия, сохранить дистанцию.
Что на них нашло в этом клубе? Они как магниты притягивались. В его глазах, не оставляющих её ни на секунду, плясали бесенята. Она всем телом и каждой клеточкой чувствовала его желание, от взглядов пересыхало во рту. Губы его дарили неведомые ощущения. Он прекрасно танцевал, чего она не ожидала от человека его телосложения и «возраста». Вика улыбнулась, вспомнив изумленно-вытянутые лица друзей. Девчата так и обомлели: где она достала такой восхитительный экземпляр? Мужчину, который не наливался пивом, а галантно приглашал ее на медляки, держал за руку, кружил в быстрых ритмах? Красивого, высокого, обаятельного, крепкого? Но это сначала. Потом Вика ничего не помнила кроме страстного красного шелка, взявшего её в плен нетерпения.